Однажды в пресс-центре Формулы-1, заполненном публикой со всей Европы, вдруг негромко заиграл гимн Советского Союза, он же — гимн новой России. Каюсь, у автора этих строк возникли нехорошие мысли — не поехала ли крыша от жары? Оказалось, нет. Это звонил мобильный телефон комментатора РТР Алексея Попова.
Формула-1 прочно ассоциируется у российских телезрителей с его голосом. Бывали случаи, когда Гран При комментировал кто-то другой, — и тогда казалось, что даже события на трассе становятся неинтересными. Так какой же он, «российский голос Формулы-1»? Прежде всего — непредсказуемый. Уже много лет, сталкиваясь с ним в паддоке, я не могу предугадать, в какую сторону завернет наш разговор. От Алексея можно услышать страстный монолог о том, как прекрасны гонки NASCAR. Или о новой хронологии академика Фоменко. О преимуществах Су-27 над F-15. Или…
Впрочем, о Формуле-1 с ним тоже можно поговорить.
— Как Формула-1 вошла в твою жизнь?
— Мама рассказывала, что, еще лежа в коляске, я тянулся к любой машине, у которой громко работал мотор, и говорил: «Р-р-р-р!» — то есть уже тогда ясно обозначал свои приоритеты. А потом мне повезло — мой дедушка работал в торгпредстве СССР в Бельгии, я ездил к нему на летние каникулы. И году в 88-м по бельгийскому телевидению впервые увидел гонку Формулы-1. Это была любовь с первого взгляда! В сентябре, уезжая в Москву в школу, я дал деду задание — все записывать на видеомагнитофон. Я учил французский язык и каждый понедельник покупал в киоске «Союзпечати» дружественную нам Юманите, в которой публиковали результаты гонок. Несмотря на то, что это была газета коммунистической партии Франции, Формулой-1 ее читатели все равно интересовались. А я, по крайней мере, узнавал результаты.
— А какие у тебя были мысли о будущем, когда ты учился? Кем ты хотел стать?
— Я понимал, что здоровье не позволит мне стать космонавтом или пилотом-истребителем, поэтому мечтал стать конструктором космических аппаратов, как Сергей Павлович Королев. Занимался моделизмом, строили лунные базы, космические корабли. Хотя вряд ли всерьез думал об этом как о профессии на всю жизнь. А ближе к окончанию школы появились новые интересы — я пел в хэви-метал-группе, сам тексты писал.
— И на чем ты играл?
— Я-то ни на чем не играл. Мне во время концертов вешали на шею ритм-гитару, от нее шел провод, но к усилителю он подключен не был. Я пел в микрофон и делал вид, что играю. Соло-гитарист, басист и ударник играли неплохо для школьного уровня, этого вполне хватало. Но, опять же, я не мыслил свою карьеру в этой области, не собирался стать Оззи Осборном.
— Ты окончил школу и вскоре пришел работать в Спорт-Экспресс…
— В то же лето, как окончил школу.
— Существует легенда о твоем приходе в СЭ: ты прочитал статью, в которой было много ошибок, и пришел к первому заместителю главного редактора Владимиру Гескину указать на них. А он тебе сказал: раз ты такой умный, пиши сам. Прокомментируй.
— Легенда абсолютно соответствует действительности. Володя тоже любит ее рассказывать. Я в киоске «Союзпечати» увидел необычную по дизайну газету и в ней наткнулся на статью о моей любимой Формуле-1. Это был первый номер СЭ, и в нем был репортаж Гескина о том, как его пригласили на Хунгароринг. Он написал интересно, но к самой Формуле-1 статья имела очень мало отношения. Я тогда закончил школу, только что поступил в университет на социологический факультет. Были летние каникулы, я отыскал адрес газеты… Пришел, спросил, где здесь Гескин, он вышел, я все объяснил достаточно вежливо. Может быть, это звучало не совсем почтительно со стороны 17-летнего пацана — но я не столько хотел покритиковать, сколько посоветовать. И он действительно предложил: ну, раз ты так во всем этом понимаешь, попробуй сам. Мне хватило наглости сказать: а чего, легко! На следующий день я пришел, написал, им понравилось.
— Это был 1991 год?
— Да, моя первая статья вышла накануне Гран При Бельгии. Так что я дебютировал в Формуле-1 вместе с Михаэлем Шумахером — и, кстати, отметил его в статье. Более того, я помню одну вещь, которую, думаю, не все фанаты Михаэля помнят. То, что он квалифицировался седьмым, знают все. Но во время одной из свободных сессий он был четвертым. Этот результат я вставил в скобках, но было мало места, и его вычеркнули — именно поэтому я запомнил. Думали — раз свободные заезды, то это неважно. Ведь впереди тогда боролись совсем другие — Прост, Мэнселл, Сенна…
— От руки писал, наверное?
— Нет, на машинке, но одним пальцем, по-другому не умел. Тогда еще печатные машинки были, электрические. Это сейчас — компьютеры…
— А как ты попал на телевидение?
— Зимой 1991 года проходили Олимпийские игры в Альбервилле, и наши телевизионщики там познакомились с фирмой Samipa. У нее были права на трансляции Формулы-1 на всю территорию бывшего Советского Союза. Правда, пока обговаривали детали контракта, опоздали с началом трансляций. Первая гонка, которую показали, — Гран При Испании.
— Там ведь были какие-то другие ведущие?
— Ведущими там были профессиональные комментаторы — Ческидов, Бурков, которые комментировали соревнования по разным видам спорта. Меня там никто не знал. Просто услышали, что в СЭ пишет какой-то Алексей Попов, и решили пригласить меня в качестве консультанта, чтобы помогал вести трансляцию. А потом я стал комментировать из Москвы — в то время как другие комментаторы ездили на этапы. Первый этап, который я увидел своими глазами, — Гран При Франции.
— Там ты и познакомился с Samipa?
— Я поговорил с представителями Samipa, и, думаю, они были удивлены уровнем моих знаний, потому что заочно я освоил больше, чем те, кто посещал все Гран При. Главное — они увидели большой энтузиазм с моей стороны. Я хорошо говорил по-французски, и мне предложили делать французскую передачу Хроно, непосредственно в Монако.
— В каком году ты туда переехал?
— В 1993-м. Но, прошу заметить — переехал, а не эмигрировал!
— А что ты в Монако делаешь помимо работы? Мне сложно представить тебя завсегдатаем казино…
— Я очень много читаю. Благодаря Интернету могу теперь получать огромное количество информации. Люблю мемуары, советскую фантастику, особенно братьев Стругацких, Логинова, из исторических произведений — книги о Древней Руси.
— Тот, кто выходил на сцену с гитарой, не может не слушать музыки. Что, кроме гимна Советского Союза по телефону, слушаешь ты?
— Я редко слушаю музыку, в основном — в машине. Советские песни, эстраду 70-х годов. Добрую и чистую. Она всерьез, без всяких шуток, звала людей на подвиги во имя… не тоталитарного государства, как это сейчас пытаются представить, а во имя мечты. Стройотряды, геологоразведочные партии… Я не думаю, что над этим стоит смеяться, потому что это наша история. Кроме старых песен? Вот друзья привезли сейчас компакты Земфиры. Тексты у нее хорошие. Это не просто девочка, которая поет о ласковых мальчиках, в песнях есть попытка что-то сказать…
— Первый альбом по текстам был у нее сильнее…
— Да, я тоже заметил. А все потому, что это бизнес! Видимо, нашлись советчики, которые объяснили, что нужно слова подобрать попроще, нужно внимание уделить аранжировочке… Вот она, проблема!
— Тебя нельзя спросить, как обычного человека, о распорядке рабочего дня — все дни очень разные…
— Очень разные. Но каждый из них заполнен.
— А как строится твой двухнедельный цикл — от одного Гран При до другого?
— Понедельник. Я прилетаю домой. Отправляю по электронной почте все статьи во все газеты и журналы, куда должен отправить. Вечером провожу конференцию по Маяку. Во вторник иду на работу в Samipa. Начинаю готовить французскую передачу Хроно. До пятницы занимаюсь в основном этим, но одновременно продолжаю писать интервью в Спорт-Экспресс, которые были взяты во время уик-энда. В выходные слежу за разными чемпионатами и гонками, потому что затем пишу о них в разные издания. Следующая неделя начинается с того, что мы записываем, озвучиваем и заканчиваем программы Хроно, две сразу, поскольку они выходят раз в неделю, а меня на «гоночной» неделе не бывает. Плюс к этому идет подготовка к Гран При, сбор информации, статистики по справочникам, за последними новостями надо следить. Во вторник я последний раз иду на работу и провожу с коллегами брифинг по поводу того, что должно быть сделано на следующей неделе. Вдобавок собираю все билеты, факсы, аккредитации… Отправляю в Спорт-Экспресс превью на следующую гонку. В среду на эту гонку улетаю. Среда — день путешествий. Это небольшой отдых на фоне всего остального — самолет, езда на машине, устройство в гостиницу. В четверг рано утром еду на трассу, начинаю работать. Вечером провожу конференцию на Маяке. В пятницу — квалификация Ф-3000, свободные заезды Формулы-1. В субботу — квалификация Формулы-1. Даже если она идет вечером в записи, я ведь комментирую ее в прямом эфире… Потом бегу на стартовую решетку Ф-3000, чтобы следить за нашей командой. В воскресенье с утра — уорм-ап, потом последняя подготовка к гонке, комментарий гонки. После, уже в неживом состоянии — сбор информации и написание отчета об этой гонке в СЭ. Ну, и в понедельник возвращаюсь обратно…
— Я пишу о Формуле-1 семь лет, ты — десять. Почти все нынешнее поколение гонщиков пришло на наших глазах…
— Хочешь стравить меня с моими зрителями? Я понял, куда ты клонишь!
— Я просто хочу тебя спросить как человека, который мог оценить масштаб личностей, определявших ТУ эпоху. Не кажется ли тебе, что нынешние гонщики — это скорее устройства по управлению машинами? Особо интересных людей среди них нет…
— Не стоит упрекать этих ребят. Они не хуже и не глупее, чем прежнее поколение. Сама Ф-1 изменилась, изменились подходы к гонкам, методы функционирования команд, суммы спонсорских бюджетов и, соответственно, требования со стороны этих спонсоров. Качественно изменилась аудитория Формулы-1, ее значение в мире. И маркетинговый аспект моделирует гонщиков еще на ранней стадии их развития. Поэтому все эти ребята — скорее жертвы системы. Ну, почти все — процент умных и глупых людей в мире вообще одинаков, будь то гонщики или милиционеры, например. Сейчас достичь высокого уровня на халяву, за счет одного таланта, уже невозможно. Нельзя гоняться между двумя кокаинами и тремя проститутками, как Джеймс Хант. Такой человек в наше время будет в восьми секундах позади, даже на Макларене. Поэтому нужно работать серьезно — не многие при этом умеют оставаться интересными личностями. С этой точки зрения потрясающе выглядит Эдди Ирвайн. Он умудряется очень хорошо пилотировать и при этом жить своей жизнью. Не сказать, что мой идеал времяпрепровождения совпадает с его — хотя я тоже не откажусь посмотреть на красивых женщин, провести время за рулем спортивной машины или позагорать на яхте… Он, по крайней мере, живет так, как он выбрал. Но Эдди уже чуть-чуть староват для Формулы-1, он гонщик предыдущего поколения. А молодежь не умеет жить вне паддока, без менеджера, который заказывает билеты на самолет и еду в гостинице. Впрочем… Я с недавних пор замечаю за собой и за другими этакую ворчливость: «Вот, были люди в наше время!» На самом деле я могу сказать, что битва Монтойя-Ральф Шумахер вполне стоит битвы Сенна-Прост! И, рискуя навлечь на себя гнев аудитории, скажу, что Сенна и Прост не намного лучше Ральфа Шумахера и Монтойи. И через 10 лет люди будут говорить: «Э-э, вот были Ральф и Хуан-Пабло! А эти, нынешние…»
— Возникает ли для тебя проблема объективности в репортаже?
— Нет. Мы только что говорили о людях-машинах — так вот, когда я в эфире, я становлюсь машиной для комментирования. Вплоть до того момента, когда слышу, что трансляция окончена.
— А когда пишешь?
— Я стараюсь оставить свои симпатии для разговоров с друзьями. Стараюсь показать гонку такой, какой она была, беру все цифры, статистику, лучшие круги. И пытаюсь реально оценить, кто мог бы выиграть, кто мог бы проиграть, кто на самом деле выиграл, почему… Мои личные симпатии могут быть какими угодно, но если уж я взял на себя право делиться с миллионной аудиторией, как я могу эти симпатии выплескивать на людей?
— И последний вопрос. Мы с тобой довольно долго говорили о будущем Гран При России. Мог бы ты для читателей Автоспорта резюмировать свое мнение по этому поводу?
— Это может быть великолепно и может быть ужасно. Третьего не дано. Приедет тысяча журналистов со всего мира, которые привыкли к определенному уровню паддока. Причем этот уровень никогда ниже определенного не опускается. Может быть только выше — как было в Малайзии. И благодаря этому все они о самой Малайзии составили прекрасное впечатление. Впечатление передается через этих людей публике — пусть только спортивной, но в своих редакциях они потом разговаривают с коллегами из политических и экономических отделов. Гран При — это витрина. Она может быть суперпозитивной. Она может продемонстрировать новую Россию вопреки всей той грязи, что льется на нас сейчас. Мне-то здесь видно, какой показывают Россию Западу. Информационная атака идет по всем направлениям — и про нашу экономику, и про нашу культуру и образование всегда пишут только отрицательное. И наша, россиян, задача — противопоставить этому факты. Гран При России — прекрасная возможность показать товар лицом. Но может быть и по-другому. Вокруг будут стоять десятки тысяч омоновцев, отбирать флаги у зрителей, не пускать аккредитованные машины на автодром, в пресс-центре не будет розеток и выхода в Интернет, как всегда, сломается ксерокс… Это будет катастрофа.
Гран При России организовывать нужно. Но это должно быть сделано на высочайшем уровне! А вообще-то гонка в России — это будет здорово, это будет подарок всем поклонникам Формулы-1, которые столько лет, невзирая на все проблемы, верой и правдой смотрели телетрансляции и верили, что когда-нибудь увидят эти гонки собственными глазами.
Беседовал Сергей ИВАНОВ
(Автоспорт №9’2001)
Печатные варианты этой и других статей вы можете приобрести, воспользовавшись альтернативной подпиской. Смотрите на нашем сайте раздел «Подписка»: https://www.asport.ru/podpiska/index.htm